Текст: Екатерина Геннадьевна Боярских,
учитель русского языка и литературы
МБОУ г. Иркутска лицей-интернат № 1
1. Знать, что тебе доверяют.
Удивительное чувство – тебе доверяют, с тобой искренни. Рассказывают о печалях, делятся радостями, признаются в глупостях, просят совета, дают почитать первые стихи.
Однажды одиннадцатиклассница отвела меня в сторонку и говорит: «Нельзя ли мне ещё раз на том же занятии побывать с другой группой? Знаете, ведь я вчера заснула, проснулась ровно за семь минут до звонка и не помню ничего абсолютно, мечтаю восполнить пробелы». Удивительно, что в течение двух уроков она сохраняла открытые глаза и ответила на пару вопросов. Ещё более удивительно, что она нашла в себе силы сказать такое учителю.
А вот очень юные люди пишут о себе честно и интересно:
«Я человек красивый, хороший, упрямый».
«Я красивая, честно сказать ленивая, ещё я хочу петь, а больше всего мне нравится рукопашный бой».
«Я хорошая, энергичная, суеверная».
«Я иногда бываю добрым, красивым, вредным и помогаю друзьям!»
«Я обаятельный и люблю учителей!»
«Иногда, когда меня обижают, я могу дать очень сильно сдачи!»
«Всегда помогаю друзьям чем могу, вот когда предлагают мне в гости пойти, я всегда говорю “да!”»
«Я смотрю на кривые буквы на неровно вырванных из тетрадей листах и верю: пока они это писали, в них не было страха».
2. Помогать.
Иногда это смски «Аааааааа! У меня 100 баллов!» или «Пока не могу поверить, но я призёр Всероса. Нет. Не верю». А иногда помочь – это просто услышать и побыть рядом. Остальное сделает жизнь.
Вот одиннадцатилетний человек рассказывает о себе:
– У меня есть кошка, собака и два помёрших кролика.
– Каких?
– Помёрших.
И тут остальные начинают выкрикивать с места:
– А у меня помёрший кот!
– А у меня собака.
Оказалось, больная тема. Мы поговорили про смерть животных. Надо ковать железо, пока хоть какое-то железо есть и хоть какой-то огонь. Не знаю, есть ли у меня более важные задачи в жизни, чем говорить с пятиклассниками об их умерших питомцах. Может быть, и нет.
3. Играть.
В моём случае это, конечно, радость играть со словами. Как-то мы беседовали о том, откуда берутся новые слова. От теории перешли к практике, и словообразовательный запал взорвался! Восьмиклассницы кинулись образовывать женские типы иркутянок. Особенно хороши были героическая иркутистка, утончённая иркутесса, суровая иркутища, поливающая гортензию иркутензия, малосимпатишная иркуха, креативная иркутивщица, сидящие на лавочке иркутенции… Наконец – иркукушка. Это было настоящее счастье длительностью минут в пятнадцать, и я помню его до сих пор.
Игра непредсказуема и незабываема. Вот моя любимая история о том, как один человек обыграл и класс, и учителя. Спецкурс по риторике, ораторские выступления. Вышел выступать юноша. В костюме, чуть ли не в галстуке. Серьёзный – страсть: «Я расскажу вам о загадке природы – сиамском крокодиле». Рассказал об открытии редчайшего вида в джунглях Амазонки, о том, как отважный путешественник посветил крокодилу в глаза фонариком и глаза блеснули красным: «Так появилось название – крокодил сиамский, ведь по-гречески “сиамес” означает красноглазый». Слушатели послушно достали ручки и, как загипнотизированные, записали в тетрадях: «Сиамес (греч.) – красноглазый». Юноша долго рассказывал об особенностях размножения сиамских крокодилов. Никто даже не улыбнулся, заняты были – конспектировали. Удивительное рядом, чувствовал зал – практически за углом, в джунглях Амазонки. Под бурные аплодисменты оратор сошёл со сцены — серьёзный, немного взволнованный. Тут его путь пересекла я: «Послушайте, откуда Вы взяли это “красноглазый”? Сиамские кошки, сиамские близнецы…» И тут он наконец засмеялся.
4. Понимать.
Учитель – сам себе и Холмс, и Ватсон. Замечает, интерпретирует, угадывает, ошибается. Кто кому нравится, кто чем гордится, кто чего боится? Мы, наверное, и половины своих наблюдений не успеваем осмыслить и применить, и поделиться не всегда удаётся, и всё же знать про человека то, чего он сам о себе пока не знает, чего, может быть, и родители в нём не замечают, – это особая радость. Радость наблюдения, которая становится радостью понимания.
…За окном весна. Девочка Маша переписывает с доски словосочетания и вместо «текст в учебнике» пишет «тонет в учебнике». Прохожу мимо, замечаю. Маша исправляет: «Стонет в учебнике». Я начинаю нервничать: «Что это, Маша, что это?» А она, «дыша духами и туманами», такой совершенно прозрачной ускользающей зеленоглазкой смотрит на меня и отвечает: «Фразеологизм…» и ещё раз, задумчиво: «Фразеологизм…» Ну, думаю, и правда весна.
Маша настолько рассеянна, что на следующий день умудряется переспросить, действительно ли тема урока — «Надоевший», а слово «проращивание» записывает как «отвращение». Она то смотрит в окно, то склоняется над тетрадкой и что-то в ней пишет, хотя писать пока не нужно ничего. Вздрагивает, как будто просыпается, оглядывается – и опять в тетрадку. А после уроков подходит ко мне и говорит, что хочет участвовать в конференции по литературе. Я ожидаю чего угодно, но не этого, а она продолжает: «Если можно, по древнерусским апокрифам. Мне интересно. Я дома выписала кое-что». В тетрадке – «Египед», волшебный древнерусский зверь «Кетовраз» и лица, лица – ручкой, фломастером, цветными карандашами. Вся тетрадь в лицах. Маша всех ещё победит на конференции со своим «Кетовразом». Маша, может быть, станет художником, а может быть, не станет, но тот миг, когда я поняла, кто она, увидела её настоящую, для меня до сих пор бесценен.
5. Помнить прошлое. Видеть будущее.
Сначала они растут на наших глазах. Самые маленькие становятся самыми высокими – сколько в них уже? Метр восемьдесят? Метр девяносто? Одинокие существа с испуганными глазами – теперь красавицы и красавцы, когда-то робкие девочки выбирают между МГУ и ВШЭ, выпускники былых времён – врачи, адвокаты, лётчики, переводчики, политики, писатели… На старом фото они семиклассники (машут иллюстрациями собственного изготовления, у Саши уши торчат, у Лёши – галстук-бабочка). Мы дали им то, что смогли, – нет, мы дали всё, что смогли, и, может быть, ещё немного. Мы помним их имена, их почерк, их мятые тетрадки, их шутки у доски. Мы хранители памяти и проводники в будущее. Мы нужны, и больше этой радости нет на свете.
Знаете, как они говорят о нас? «Объясняет непонятно», «Кричит, лицо красное, грозный взгляд» и вечное «Она нас не любит». Отношение к учителям меняется, но самое важное осталось прежним: гнев учителя всё так же страшен, учительская доброта по-прежнему всесильна. Когда я слышу со стороны, как наши ученики говорят о нас, мне иногда кажется, что они видят в нас только постоянное раздражение. Но раздражение ли это? Может быть, это профессиональное выгорание – усталость, утрата сил и надежды?
Помните, как мы говорим о них? «Совсем не старается», «Ничего не соображает», «Такое поколение…» Иногда кажется, что мы видим в них только ошибки и лень. Но лень ли это? Может быть, дают о себе знать подростковые проблемы, появляются другие интересы, сбиваются физиологические механизмы внимания, в конце концов?
В минуту, когда мы – учителя и ученики – смотрим друг на друга сквозь чёрные очки, что можно этому противопоставить? Только самих себя. Свою способность подняться на уровень выше, увидеть свет радости и стать его источником.
Помните «Синюю птицу»? Когда дети, Тильтиль и Митиль, оказываются в Садах Блаженств, к ним выходят прекрасные существа в блистающих одеждах. Это Великие Радости: Радость Быть Справедливым, Радость Быть Добрым, Радость Понимать… Иногда учительские коллекции состоят из «перлов». Ошибки и заблуждения могут быть невероятно смешными, но это смех сквозь слёзы. Если мы сможем собрать коллекцию великих учительских радостей, они будут держать нас на плаву и не дадут потерять чувство смысла, без которого так трудно быть учителем.
Там, где они присутствуют, нет ни страха, ни изнеможения, ни злости. Вот радости, с которыми я знакома.