Текст: Александр Сергеевич Донских, писатель, член Союза писателей России

Но за датой стоит крепкий и глубинный культурный и судьбинный подпор, возможно, в 250 и даже более лет. И этот подпор, этот, тянет сказать ещё более высоким слогом, краеугольный камень – созидательная жизнь и деятельность славного рода Полевых, три корешка которого сугубо сибирские, иркутские, нашенские – братья литераторы, издатели, учёные мужи Николай и Ксенофонт Полевые и их сестра Екатерина Авдеева-Полевая.

На этом камне-подпоре 23 декабря 1996 года, года, необходимо заметить, неспокойного, безденежного, малокнижного, обретавшегося мрачными ощущениями бесперспективности, тупиковости самой России, неожиданно и как-то искромётно по решению городской думы и последующему постановлению мэра Иркутска Бориса Александровича Говорина был основан Центр-библиотека. На этом камне-подпоре в сумятице опасно разворотных, весьма противоречивых 90-х он мало-помалу рос, становился востребованным, нашим. И превратился в центр не только по названию, но и по сути своей: теперь он один из значимых региональных средоточий культуры, просвещения, образования Иркутска, Прибайкалья, Сибири.

Когда читаешь биографии Полевых, присматриваешься к вехам и вершинам их деятельности, то дивишься, насколько органично наш Центр-библиотека своей деятельностью соединился с их судьбами, став каким-то необходимым и совершенно естественным продолжателем их дел и чаяний. И эта его особенность чрезвычайно важная и отличительная от многих других учреждений сходного направления.

Знаете, бывает, учреждение хотя и носит в своём названии какое-нибудь громкое, известно имя, однако в деятельности его не обнаруживаешь ни единой чёрточки, присущей этому замечательному человеку, кроме, может быть, его портрета или бюста в прихожей или же обязательной к какой-нибудь приметной дате конференции.

Имя и учреждение живут как бы розно, каждый сам по себе, не единой в чём-то существенном судьбой, не продолженной, что ли. И выходит такой расклад: назвать назвали – спасибо, конечно, однако почему, зачем – ответы бывают невнятными, обтекаемого характера. Хотелось бы привести примеры, но не будем: несомненно, можем и ошибиться, выбрав неправильную методу для оценивания, – обидим сотрудников, посетителей, почитателей. Воистину, молчание – если всё же не золото, то, зачастую, серебро – это точно

В Центре-библиотеке, напротив, отчётливо и отрадно просматривается творческая, заинтересованная, неослабевающая сопряжённость с деятельностью представителей семьи Полевых, которая с годами и опытом коллектива обретает какие-то новые, разнообразные и, случается, неожиданные оттенки. Живучесть и
востребованность таких сопряжений во времени и пространстве, если просто сказать, называются традициями, которые, к слову, в народе закрепляются обычаями и привычками. О таких сопряжениях хочется подробнее поговорить, потому что пути развития, различные наработки, достижения Центра-библиотеки ценны и пригодятся, уверены, другим участникам творческих, просветительских, библиографических, историко-краеведческих, издательских направлений нашей общей культурной деятельности. И, прежде всего, необходимо хотя бы коротко, бегло, но стараясь вычленить несколько наиболее существенных особенностей, присмотреться к жизни и деятельности самой семьи Полевых, чтобы зримее увидеть и прочувствовать значение в нашей современной действительности их наследие, благодатно и благодарно подхваченное Центром-библиотекой и её читателями.

Один из зачинателей рода Полевых, Алексей Евсевиевич, курский потомственный купец, по совету матери и родственника откупщика, которому нужен был в Иркутске при конторе его компаньона Г. И. Шелихова свой человек, в 80-х годах XVIII века перебрался к нам в Сибирь. Ему был всего 21 год, но благодаря своим предпринимательским дарованиям, смекалке, общительности, искренности, образованности, неустанной тяге к знаниям, к наукам, к книгам, к литературе он стал желанным соработником у знаменитого, просвещённого, приглядчивого на хороших, умных, смелых людей Григория Ивановича Шелихова – основателя первого поселения в Русской Америке, учредителя всеохватной Северо-Восточной компании. Своими делами первопроходца, кораблестроителя, путешественника, воина, дипломата, удачливого купца Шелихов дивил всю Россию, и недаром великий Гавриил Державин в эпитафии на его кончину возгласил:

Колумб здесь Росский погребён: Преплыл моря, открыл страны безвестны…

Алексей стал желанным и преданным компаньоном, можно сказать, собратом Шелихова, и они вместе повершили немало славных дел.
Главное, неустанно, рачительно, но по-купечески осмотрительно, расчётливо расширяли и разветвляли Северо-Восточную компанию, охватывая не только американские, островные земли, но и намечая продвижение на пока что ничейные приволья по Амуру, собирались с силами для экспедиций на освоение арктических просторов, плавания по Северному Ледовитому океану, стремились попасть в Японию. Не всё, увы, удалось – «Колумб Росский» рано ушёл из жизни, ему едва минуло сорок пять. Но Алексей Евсевиевич к тому времени уже многое что перенял от своего старшего товарища, наставника, возмужал, стал истым сибиряком, о которых историк, публицист, общественный деятель Н. М. Ядринцев писал: «… результат трудов его [сибиряка] достоин удивления по своей громадности».

Не можем также обойти вниманием меткие, замечательные слова генерал-губернатора Сибири, выдающегося государственного деятеля М. М. Сперанского: «Во всех случаях Сибирь будет всегда любимым предметом участия и попечения. Мысль о Сибири всегда будет со мною. Сибирь есть страна Дон-Кихотов». «Страна Дон-Кихотов» – как это хотя и лирично, красиво, но предельно точно, справедливо и о многих, о многих сказано! И в том числе об Алексее Евсевиевиче: купец-то купец он, однако ж – каков! После ухода своего благодетеля и компаньона вместе с купцами Мыльниковыми тотчас принялся за новое дело, и снова – за вселенски большое, смелое, если не сказать, героическое, оно потребовало неимоверной энергичности, усилий до надсад ума и души, – создание Соединённой Американской компании. Под её контору отдал немалую часть своего дома. Компания хотя и росла, крепла, однако чтобы надёжно и ходче осваивать новые, сибирские и американские, земли, ей потребовалось содействие со стороны правительства. И вскоре император Павел I подписал указ о создании Российско-Американской компании (РАК) с правами монопольно пользоваться промыслами на островах и на материке.

Какие возможности открылись перед деловым людом – богатей, не хочу! Алексея Евсевиевича знали, ценили, и не только в Иркутске и округе, но и по новым землям и морям, и даже в самом Санкт-Петербурге, в котором у него, к слову, не было никого знакомых, или, как говорится, своего человека. Директора главной конторы РАК, рас- положенной в столице, уговорили его послужить правителем Иркутской и Охотской контор. И он скрупулёзно, успешно управлял многочисленными делами на огромной территории – в Иркутске,
Якутске, Охотске, а также на Камчатке с островами и в Америке. Однако, обратите внимание, как интерес- но повёл себя «Дон-Кихот» Алексей Евсевиевич, столько трудов, капиталов (вместе со своим родственником И. И. Голиковым) вложивший в это общее для всей Сибири и Русской Америки детище, которое уже с грандиозным размахом, уже при всемилостивой поддержке государства продолжило его собственные и Шелихова радения по освоению и приращению к России новых земель и богатств, – через несколько лет он внезапно отказался от всех должностей с их, следует отметить, высокими жалованиями вкупе с купеческими прибытками, оставаясь, однако, желанным и для Иркутска, и для столицы.

Как так?! – возможно, вскликните вы, мой дорогой читатель. А вот так! Думаем, в подоплёках и резонах его поступка, его деяний, до и после, глубинное назидание нам, ныне живущим. Видим и горюем: государственный бюджет на разных уровнях растаскивается, нравственные ориентиры граждан путаются и искажаются, – и наше будущее нередко начинает видеться туманным и малопонятным. Где – совестливость? Где – высокие идеалы жизни? Где – служение людям, государству? Нет чётких, принимаемых совестью и разумом ответов.
Идеалы и дела наших предков взывают к нашей душе и разуму.
Если честно, истолковать поступок Алексея Евсевиевича сложно: сведений и документов об этом его выборе почти никаких, да и мало что разъясняют они. Может быть, он, уже бывалый сибиряк, помотавшийся, поколесивший немереными вёрстами, поступил по излюбленной у тутошнего народонаселения мрачновато-весёлой поговорке: «Не бегай по Сибири – умрёшь уставшим»? Что ж, возможно! Но если всерьёз говорить, если вдуматься и всмотреться в то, чем он занялся после оставления высоких должностей и верных доходов, может яснее и ярче высветиться его несомненно донкихотский, направленный скорее душой, чувствами, чем разумом, выбор. И стержневое здесь – помимо выделки шкур морских животных и винокурения, Алексей Евсевиевич с головой ушёл в нечто совершенно невероятное и драматически единичное для Восточной Сибири той поры – в фаянсовый промысел. Его, книжника, библиофила, ценителя изящной словесности и живописи, словно бы повлекло в неведомые дали, но на сей раз – в дали духа и мысли, в неизведанную землю творчества и фантазии. Фаянс, известно, несколько грубее фарфора, однако он – та же красота, изящество, глазурь с росписью, живописанием, с придумками формы и цвета. И при этом у фаянса более доступная цена, чем у фарфора: такую посуду или статуэтку может купить и бедный человек, и богатый. Везти хрупкое изделие из России или Китая – сколько довезёшь в целости по тем малоезженым дорогам? А изготавливать на месте – весь целёхонький товар, разбирай, честной народ! Так соединились в судьбе Алексея Евсевиевича тяга к чему-то прекрасному, художественному и его природные, наработанные к сорока пяти годам таланты и умения делового человека, компаньона, заводчика,
купца.

Мастерские он открыл довольно скоро, расположил их в Иркутске на берегу Ушаковки, поступив предельно расчётливо: вода и глина – в нескольких метрах, и сбыт изделий – тут же, на этом довольно оживлённом месте с перекрестием путей. Однако опыта, умения, выучки – ни у него, ни у кого-либо округ. Непростое производство замесов глины с разнообразными добавками, печи обжига, раскрасочное, художническое рукомесло и немало чего ещё создавалось с чистого листа. Нужно было найти умелых людей,
преимущественно гончаров, ваятелей, живописцев. Да и саму жизнь свою пришлось перестроить, – простое ли дело!
Он – смог. Потому что у него была мечта. И – семья, с которой он всегда хотел быть вместе, жить заедино, единодушно. Помимо мечтаний о прекрасном и одновременно доходном промысле нужно было кормить, взращивать, в том числе духовно, интеллектуально, своих обожаемых умных детей – дочь, уже девицу, Екатерину и подраставших сыновей Николая, Евсевия, Ксенофонта, Петра. У отца и его детей было, если можно так выразиться, общее дело – любовь к книгам, к чтению, к размышлениям, к полемикам высокого интеллектуального уровня, к отыскиванию и накапливанию знаний. Их библиотека была одной из крупнейших в Иркутске, и весь цвет литературы той эпохи со всевозможными оттенками, на разных языках, в виде книг, брошюр, альбомов, периодических изданий, газет и журналов, сиял в шкафах и на полках, манил и одухотворял отца и детей к развитию, к познанию, к творчеству. Библиотека и стала главным богатством семьи Полевых, потому что купеческие, предпринимательские дела Алексея Евсевиевича всё же расстроились. Не могли не расстроиться. Потому что с живой душой был человек. Дон-Кихотом. Но не Ламанчским. Сибирским. Нашим, иркутским. Что сделаешь: таков жребий, вытянутый им самим. По разным обстоятельствам в 1811 году Алексею Евсевиевичу пришлось продать фаянсовые мастерские, дом, пожитки и покинуть насиженное место, перебраться в Центральную Россию, и из Сибири купец вёз не мехов ворохами, не злато сундуками, а свою большую-большую и бесценную для его сердца библиотеку. Книги были бережно, с тщанием упакованы и уложены в самолучшие телеги.

Немало, известно, добра сгибло или пришло в негодность по многовёрстным ухабистым дорогам, в непогодье, однако книги – ни одна: хозяин стражем был при них.
В России дела Алексея Евсевиевича, даже при немалых усилиях, даже при громадном опыте и природной сметке, тоже, увы, не поправились.
Вскоре вынужден был вернуться в Сибирь, но – преткновение за преткновением, разочарование за разочарованием. Видимо, у всех Дон-Кихотов схожая судьба – неумение встроиться в как-то незаметно для них народившийся вокруг порядок какого-то уже нового мира. «Отец мой видимо таял – болезнь смертельная съедала его, – с горечью вспоминал сын Николай. – Казалось, весна еще оживит его, но 26 августа [1822 года] добродетельный старец уже не существовал в мире, оставив мне и братьям моим только честное имя, отцовское благословение на смертном одре и надежду на труд, который, рано или поздно, не останется без награды…»

В следующем году, важно помнить нам, иркутянам, – 200 лет со дня кончины Алексея Евсевиевича Полевого.

Надежда на труд,
Который, рано или поздно,
Не останется без награды.

Мы, мой дорогой читатель, смею надеяться, услышали в этих немудрящих, но вдохновенных словах музыку разума из высших сфер жизни и судьбы. Как, похоже, услышали её в своё время и дети Дон-Кихота Сибирского. Первой и полно осознала свои надежды на труд Екатерина, вошедшая в русскую культуру под именем Авдеевой-Полевой. Она занимала и занимает особое место в семье Полевых – всех Полевых! – потому что до последнего вздоха оставалась ангелом-хранителем мечтаний и устремлений своего отца – родоначальника обычаев и идеалов семьи, верного путеводителя для своих детей, и она во всю свою нелёгкую жизнь оставалась берегиней своих талантливых братьев Николая и Ксенофонта. Екатерина выросла возле матери-хлопотуньи и превратилась в домовитую, набожную, заботливую девушку. Библиотека отца исподволь выработала её в личность романтичную, незаурядную, интеллектуально и духовно беспокойную, целеустремлённую. Думается, как разнообразна и обширна была библиотека Алексея Евсевиевича, в точности так же стали разнообразны интересы и обширны познания его дочери. Иркутский литератор Иван Калашников, вхожий, в числе, к слову, многих из культурного сообщества Иркутска, в дом Полевых, отмечал: «Она прекрасно говорила и вела политический разговор о тогдашнем положении Европы, о чем иркутские дамы, за немногим исключением, и помышлять боялись…»

Сама подросток, она обучила грамоте и начаткам наук своих братьев, потянула их в чтение, к сочинительству, к размышлениям. И по судьбе, даже если жили в разных городах и подолгу не виделись, они шли вместе, были друзьями, соратниками друг для друга. «Старшая сестра, – вспоминал Ксенофонт, – больше всех похожая на отца и пылким умом, и любовью к чтению, также всегда с книгами, с мечтами и разговорами о книгах…» «Уважаю как мать, – писал в свою очередь Николай, – люблю как сестру, перед которой благоговею как перед идеалом добродетели…» ¹

1 Продолжение следует.